Глава российского Национального антикоррупционного комитета Кирилл Кабанов – о том, как китайцы учатся у русских бороться с нечестными чиновниками и силовиками
– Кирилл Викторович, в России в последние годы активно сажают чиновников и силовиков за коррупцию и другие схожие преступления. Дают немаленькие сроки. Но коррупции и взяток, по оценкам самых разных экспертов, меньше не становится. Вы недавно высказывались в том смысле, что без конфискации имущества посадки не эффективны. К тому же многие осуждённые за коррупцию выходят на свободу условно-досрочно. В общем, надо ещё больше ужесточать наказание?
– Немножко не так. Не конфискация имущества. Но давайте начнём с того, что масштабная коррупция на постсоветском пространстве начала формироваться вместе с капиталистической системой. Это такой атрибут капиталистической системы. Да, и в советское время коррупция была, мы все это понимаем прекрасно. Мы жили, мы работали в это время. Но в постсоветской России она начала формироваться гораздо более активно, потому что это был некий тренд, который в том числе насаждался со стороны Запада. Это правда. И надо понимать, что коррупция – это бизнес. Это не просто криминальное какое-то явление или какое-то извращенное общественное явление. Нет. Это бизнес. Это реально рентный бизнес, который сформировался и был построен именно в 90-е годы с целью получения ренты от властного ресурса, от исполнения процедур, от различных полномочий, в том числе публичных.
Теперь что касается посадок. Когда ты занимаешься бизнесом, ты понимаешь свои риски. Ну, например, ты решил, что нужно заработать миллиард долларов. И ты рассчитываешь, прогнозируешь, на что ради этого внутренне готов пойти. Да, ты готов ради этого сесть в тюрьму. На определённый какой-то срок, который ты в тюрьме отсидишь и не получишь какого-то особенного нарушения здоровья. Дальше ты будешь пользоваться благами от этого «заработанного» миллиарда. Или ты решаешь, что готов пойти на то, что наказание будет максимальным, но твоя семья будет жить очень хорошо – где-нибудь в Лондоне. Сравнительно недавно, несколько лет назад, в Китае состоялось заседание Политбюро КПК, посвященное этой теме – коррумпированным чиновникам и их мотивациям. То есть это параллельная история с Россией, это проблема, которая существует и в Китае. Многие российские и китайские чиновники работают не для того, чтобы их дети жили в своей стране, создавали какой-то бизнес, развивали его, как это происходит в Америке, как это было в царской России. Нет. Они живут для того, чтобы обеспечить прекрасное будущее своим детям – и себе желательно – за рубежом. И действуют, исходя из этого посыла.
Мы впервые озвучили эту концепцию, эту модель на экономическом форуме в Санкт-Петербурге, уже, наверное, лет шесть или семь назад, и китайцы нашими идеями очень заинтересовались. Мы предлагали её российскому президенту, кстати. Президент первоначально поддерживал эту модель. Суть наших предложений сводится к тому, что за коррупцию должна быть реальная уголовная ответственность и сроки от 10 до 25 лет. Фактически соизмеримые со сроками за измену Родине. Потому что последствия от коррупции, от хищения бюджетных средств, от нарушения схем государственного управления, они, зачастую, даже страшнее, чем от измены Родине. Ну, или аналогичны, как минимум. Сегодня коррупционеры тоже получают большие сроки, до 8-12 лет, но при этом они пользуются правом на амнистию и правом на условно-досрочное освобождение. Многие чиновники имеют награды, ордена, особенно если мы говорим о больших чиновниках. И попадают под амнистию или выходят по УДО. Они находятся в заключении четыре года, ну, или шесть лет. Наверное, это кому-то кажется много, а кому-то кажется не очень. По сравнению с теми деньгами, которые они «заработали», которые они могут потратить.
Причём, деньги находятся за рубежом. Это, кстати, проблема очень важная, и в России, и в КНР. Китайцы её тоже озвучивали, на форуме ООН. Потому что деньги не возвращаются, даже по уголовному запросу, в те страны, где они были похищены. Нам нужно придумать механизмы, которые позволят в добровольно-принудительном порядке эти деньги возвращать. Как уже сейчас делают китайцы. Они, по сути, реализуют нашу идею. Мы тогда предложили, что, если хочешь выйти условно-досрочно, ты должен возместить ущерб, который ты нанес, который определен судом. То есть ты можешь пойти на сделку с правосудием. И тогда получишь меньший срок. И тут человек начинает задумываться. Потому что десять лет это очень много. А двадцать пять это практически пожизненно. И человек довольно часто идёт на сделку с правосудием. Китайцы очень быстро стали это внедрять. У них в уголовном кодексе есть смертная казнь, поэтому сначала ты покупаешь себе жизнь, потом уменьшаешь себе срок. Торгуешься. И возвращаешь государству деньги.
Наш президент, как я уже сказал, изначально эту модель тоже поддержал. По крайней мере, она нашла поддержку в рамках Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека. Большая часть государственных органов, особенно силовых, тоже её поддержали. Более того, в Государственной Думе прошлого созыва уже готовился пакет соответствующих изменений Уголовного Кодекса. Но правительство Российской Федерации заявило: мы не будем ужесточать действующее законодательство. Из гуманитарных соображений.
– Про гуманитарные соображения это вы сейчас иронизируете?
– Там официальная мотивация была именно такая. Я, конечно же, говорю об этом с иронией. Но слова «из гуманитарных соображений» зафиксированы в документах. Однако я все-таки очень надеюсь, что мы получим ужесточение уголовного законодательства. К этому всё и идет. И активная борьба с коррупционерами, высокий уровень этой борьбы, и в том числе вот эти поправки в 210 статью Уголовного Кодекса относительно организованных преступных сообществ, перенос их на экономику, но прежде всего это как-то связано с коррупционным бизнесом в сфере управления государственного. Поэтому я думаю, что мы сможем еще увидеть ужесточение законодательства. Но мне, правда, мои коллеги-правозащитники сразу начинают вспоминать, приводить примеры – что, вообще-то, печальной памяти сталинские «тройки» в Советском Союзе первоначально появились именно в сфере борьбы с коррупцией. И первые дела Вышинского были по коррупции. Здесь в чём-то правда, в чём-то ложь. Как это всегда бывает. Но, я думаю, что других вариантов серьезной борьбы с коррупцией у нас без ужесточения законодательства не будет.
– Расскажите ещё отдельно про российских полковников-миллиардеров. Что это за явление? То Захарченко из МВД ловят с миллиардами. Теперь вот полковников ФСБ вяжут просто пачками и тоже находят у них горы налички. Так ведь и полковников в стране не останется. Или денег.
– Это не явление. Это закономерность. Дело в том, что, как только были выдавлены криминальные крыши в конце 90-х, их место заняли крыши красные, так называемые. Да и на самом деле, когда мы говорим МВД, ФСБ – там все настолько переплелось кадрово, то есть люди переходят из одной структуры в другую. Это кадровый микс. Что касается коррупции в «органах» – она тоже как системное явление началась в 90-е. Работники милиции и госбезопасности получали тогда менее 50 долларов в месяц. Их приглашали к «сотрудничеству» бизнесмены, олигархи, криминал.
– В одном из наших интервью вы уже рассказывали мне, что на рубеже 90-х у молодых офицеров КГБ произошёл тотальный слом мировоззрения. Ребята шли служить советской Родине, а тут Родина кончилась, все вокруг воруют и устраиваются как могут.
– Да, я как раз в то время сам служил в КГБ. Мы, те, кто застал «комитет», все равно были немножко по-другому заточены. А кто пришел лет на пять-шесть позже, в начале 90-х, у них – да, произошёл полный слом, у них не было ценностей. И вот новые хозяева жизни им говорили: ребят, слушайте, а нам не нужны честные сотрудники правоохранительных органов. У нас идет приватизация, у нас идет процесс формирования бизнеса. Мы заинтересованы именно в коррумпированных сотрудниках. И это разложение пошло дальше, по всей системе, это же раковая опухоль. Сначала были некие «фонды поддержки правоохранительных органов», потом прямое крышевание. Дальше у обнаглевших силовиков сформировалось мнение, что они тут дворяне, и все им обязаны платить. А потом уже пошла вот эта волна, полковники-миллиардеры. Теперь олигархи есть в среде бизнеса и в среде правоохранительных органов. Если коррупция это бизнес, то у него будут свои олигархи. И то, что сейчас полковников-миллиардеров стали выколупывать, это большая победа. И это долгосрочная работа, потому что проросло все очень прилично.
При этом ничего уникального в России не происходит. Все европейские страны, Америка, еще кто-то, они прошли этот путь, и относительно недавно, во второй половине прошлого столетия. И сумели, в общем и целом, эту проблему решить. Вообще, борьба с коррупцией — это некое внутриэлитное соглашение. У нас пока внутриэлитного соглашения нет в полном объеме. И ещё одно отличие: американцы не хотят уезжать из Америки. А у нас многие хотят уехать из России. И рассматривают страну как кормушку.
– Да, мы об этом уже поговорили. Тут, можно сказать, проблема всей русской цивилизации. Или даже евразийской. Почему-то многие наши люди хотят заработать или украсть денег на родине – и уехать с ними на Запад.
– Та же самая история была накануне крушения России в 1917 году. Почитайте воспоминания князя Юсупова. У нас, по крайней мере, у части элиты, образованного класса, огромный потенциал к саморазрушению. К разрушению национальных ценностей, традиций, тех самых скреп… А дальше – взять, перенять у чужих самое плохое, самое банальное. И стать «как они»… Однако, повторю ещё раз, в России наконец-то началась серьёзная борьба с коррупцией. Благодаря санкциям, благодаря общему пониманию, что других вариантов сохранить и укрепить страну у нас нет. Я уже сравнивал это с ситуацией конца 1920-начала 1930 годов. Нам нужна консолидация перед лицом внешней угрозы.
Источник: Zonakz.net
